Терентьев отвернулся и втянул голову в плечи. Он знал, что ему нечего прятать глаза перед товарищами, что он тоже участвовал в рукопашной, не струсил в трудную минуту. Все это видели. Но он знал и другое: если они выживут в этом бою, который ещё не окончен, и если их не заденет счастливой касательной пулей, то с него, с Терентьева, пожалуй, снимут судимость, а вот Рыкун, получивший максимальный срок, здесь ещё покантуется. Может, потому и злится? Пусть, он имеет на это право. Эта мысль успокоила Терентьева.

Фоминых мучили свои мысли. Докурив, он стрельнул с ногтя в лопухи искрами горящего табака и сказал:

– Пленных добивать… – И махнул рукой.

– Туда им и дорога. Переборов хоть душу отвёл, – тут же возразил Рыкун.

– Думаешь, отвёл? Вряд ли. Его горе штыком не отведёшь.

– Натворили мы на этой войне… Как дальше жить будем?

– А ты, Фома, что, выжить думаешь? – усмехнулся Рыкун.

– Думаю. Я ещё батальоном покомандую. До их городов и деревень дойти хочу.

– Многие этого хотят. Терентий вон тоже хочет немке засадить. А, товарищ майор?

– Пошёл ты к чёрту! И откуда у тебя, Рыкун, о людях такие поганые мысли? – Терентьев отдувался, утирал грязным платком пот со лба и шеи.

– На этой войне людей уже нет. Есть солдаты. Есть сторона, которая наступает, есть сторона, которая отступает, то есть бежит и бросает своё население на произвол судьбы. Вначале бежали мы, со всеми вытекающими последствиями. Со всем позором и прочим… А теперь бегут они.

– На произвол судьбы, говоришь? Пожалуй, ты прав. Но ты не судьба.

– Почему же нет? Для кого-то я и есть судьба. Я и Переборов со своим штыком. Да и вы все тоже. Все!

– Мы не можем быть судьбой. Мы слишком злые.

– Злыми нас сделала война. И они. – Рыкун кивнул на дверной проём, откуда доносились сдавленные крики и возня. – Судьба не бывает злой или доброй. Она есть, и всё тут. Какая есть…

Из казармы вышел Турчин и приказал всем собраться у стены. Их оказалось двадцать шесть человек. Некоторые были ранены, но уходить в тыл побоялись. Уходить было некуда – всё пространство позади казармы до самого перелеска простреливалось засевшими возле КПП эсэсовцами.

Вторая группа штрафников тем временем выкуривала последних власовцев, засевших в ангаре и ни в какую не желавших сложить оружие. Там слышалась винтовочная стрельба и редкие взрывы гранат. Вскоре оттуда прибежал связной и доложил Турчину:

– Ангар очищен. Захвачен пулемёт с большим запасом патронов. Пленных нет. Взвод сосредоточен возле восточных ворот ангара.

Пленных не было и там.

– Какие потери?

– Двенадцать человек убитыми и примерно столько же ранеными. Тяжёлых решили оставить в ангаре. Надо сообщить санитарам. Остальные пойдут дальше, вместе с нами.

Несколько мин одновременно легли возле КПП и одиночной казармы, стоявшей неподалёку на краю плаца.

– Пристрелочные, – с удовлетворением сказал Рыкун.

– Не попасть бы нам под эти пристрелочные. Гвардейцы лупят – нас в виду не имеют.

– Попадём не попадём…

– Приготовиться к атаке! – рявкнул Турчин, прекращая все разговоры и толки. – Чуприн, а ты давай гони назад, скажи Архипову, чтобы он со своей группой атаковал южную казарму. Вон ту, в соснах. Учти, что там немцы. Штаб. Бумаги пускай соберёт. Всё. Вперёд.

Мины продолжали перепахивать окопы возле КПП и казармы. Пулемёты, всё это время молотившие из кирпичного строения КПП и окон казармы, замолчали, но надежда на то, что миномётчики их подавили, и они не оживут, когда Турчин подаст сигнал к атаке, была очень слабой.

– Рыкун! Переборов! Ко мне!

Рыкун тут же оказался рядом. А Переборов сидел на бревне возле стены и докуривал самокрутку. Он что-то говорил сам себе, размахивал рукой. Иногда доносилось: «В Долбенковском лесу… В Долбенковском лесу…» Перекошенный рот его так и не встал на место. Он не сразу понял, что его зовёт командир. А когда окликнули ещё раз, тут же вскочил с бревна, одёрнул гимнастёрку и с готовностью выслушал приказ.

– Ты запомнил, откуда он бил?

– Да, – ответил Рыкун. – Из-за капэпэ, там у них пулемётное гнездо оборудовано. Мешки с песком видны.

– Если гвардейцы им мину не закинут, он нам к казарме подойти не даст. Ваша задача подползти как можно ближе, но не попасть под мины. Сколько у тебя гранат?

– Две.

– Возьми ещё штуки три. Переборов, и ты возьми. Бросать будет Рыкун. У него это хорошо получается. Рыкун, это твой шанс.

– Может быть.

– Всё. Пошли.

– Постой, Владимир Максимович, я тоже с ними. – И от стены отслоилась грузная фигура Терентьева.

– Это не для тебя, – остановил его Турчин.

– Как же? – недоумённо пожал Терентьев плечами. – А как же мой шанс?

– Мы тут не в подкидного играем, Иван Фёдорович. Пойдёшь вместе со всеми. Начало атаки – по моей команде.

Взвод Архипова не стал дожидаться конца миномётного обстрела КПП и кинулся на штабную казарму. Дым и пыль относило в сосны, и штрафники смогли незаметно, без стрельбы, подойти довольно близко. Однако их всё же обнаружили. В оконных проёмах засверкали огни выстрелов. Но оборонявшиеся отстреливались вяло. И через минуту штрафники уже запрыгивали в окна казармы.

Теперь наша очередь, подумал Турчин и машинально потрогал засунутый за ремень «парабеллум». Он его сегодня выручил несколько раз. Если бы удалось найти ещё один, то винтовку можно было бы повесить на гвоздь.

Турчин время от времени выглядывал из-за угла и наблюдал за обстрелом. Миномётчики выкладывали мины со знанием дела. Казарму заволокло густым дымом, и, похоже, она уже горела. А может, это мины продолжали долбить крышу и взрываться на чердаке и внутри здания. Кирпичное строение КПП тоже исчезло в дыму. Турчин понимал, каково сейчас было высидеть в окопах, там, под огнём, который всё не прекращался и не прекращался, словно миномётчики, не имея других целей, решили выгрузить весь наличный огнеприпас сюда.

Турчин, наблюдая за работой миномётчиков, в какой-то момент с надеждой подумал: а может, власовцы уже ушли из окопов? Сконцентрировались за восточной стеной казармы и ждут конца обстрела, чтобы кинуться к лесу? Но если они всё же узнали, что там их ждут пулемёты… Тогда они никуда не пойдут, а будут умирать здесь, в окопах. Турчин представил, что сделал бы сам, окажись на их месте, и в который уж раз подумал о том, что у солдата на войне выбор невелик. Мелькнули перед глазами осунувшиеся лица стоявших у стены и штык Переборова. А ведь и он, Турчин, мог оказаться в той шеренге. Да и тут его хлипкая легенда может рассыпаться в любой момент. Мало ли какие документы и свидетельства могут оказаться на столе особиста в тот момент, когда он будет просматривать его личное дело. Сейчас, во время наступления, в плену окажется много разных людей. И из формирований РОНА, и из РОА, и из русского добровольческого полка «Десна», и из полицейских частей, и из самообороны[9]. И всех их будут допрашивать: где, когда и при каких обстоятельствах поступили на службу германской армии, в каких операциях участвовали и кто был командиром, инструктором, начальником штаба… И какой-нибудь дотошный и въедливый лейтенант из Смерша подберёт и потянет и его ниточку. Где-то ведь и она лежит. И, быть может, совсем неглубоко.